Сергей Долженко

Мир стоит на производстве

Гитара и напильник

Душа моя взлетала в поднебесье
И там кружилась с вольным ветром в паре,
Когда я пел нелепейшие песни,
Играя на своей смешной гитаре.

Но всё-таки пошёл работать, чтобы
Совсем не опустел мой холодильник.
Мне выдали нелепейшую робу,
И выдали большой смешной напильник.

Я оказался в цехе, с мужиками,
В суровом непонятном коллективе.
И целый день работал я руками,
Мечтая лишь об отдыхе и пиве.

Бежало время, было не до смеха,
Напильник редко пребывал без дела.
Но за стеною, далеко за цехом,
Ревело что-то сильно и гудело.

И в этом гуле слышались мне ноты,
И в этом рёве слышались мне песни:
Там в небеса взмывали самолёты,
Которые построили мы вместе.

Кочегары и поэты

Обогреть весь мир! Даёшь! Скорее!
Лето, нескончаемое лето!
Кочегары все больны идеей,
Как больны величием поэты.

Мир не утром солнечным согретый,
Ослеплён не красочным базаром.
Кочегары все в душе поэты,
Или все поэты кочегары?

Успех

Всё нынче стандартно едва не у всех,
И многие будут, конечно,
В пример тебе ставить какой-то «успех»,
Втирать про него безуспешно.

Проделать в твоей философии брешь
Хотеть будет много прохожих.
Но счастье — совсем нестандартная вещь,
Мятежный удел непохожих.

Кнехт

Молчалив и мрамор, и гранит,
Ржавой правды незачем бояться.
Старый кнехт на кладбище стоит:
Всем нам здесь придется швартоваться.

Этот кнехт — он копия креста:
Жизнь на море, хлеб и веры долька.
Всё, что кроме дела — суета,
Листья на сырой могиле только.

В этот миг подумаешь о том,
Что закат проглядывает чётко.
И увидишь вдруг зловещий шторм,
Чью-то жизнь, похожую на лодку...

Завтра склон очистят от травы,
Обустроят так, что сердцу мило.
Только кнехт приговорен, увы -
Старая, забытая могила.

Всё на свете отнесут в утиль,
Продадут и переплавят вскоре.
А пока ты вдруг увидишь штиль,
Чью-то жизнь, похожую на море.

Деньги всё диктуют даже тут,
Дорога земля на этом склоне.
Ржавый кнехт, конечно, уберут,
Кто-нибудь здесь будет похоронен...

Человек, живущий у психушки

Человек, живущий у психушки,
Постепенно привыкает к психам,
Забывает про свои игрушки,
Модой психов увлекаясь лихо.

Не точи, мой друг, своё мачете,
Не гневи напрасно населенье.
Труд производительный зачем-то,
Видишь — заменили потребленьем.

Раньше были психи — вспомнить слёзно!
Что их ждало? Только жизни осень.
А теперь у психов всё серьёзно.
Целый мир, благопристойный очень.

Возбуждаясь от чужого бреда,
Выйдя из смирительных рубашек,
Психам надо одеваться "в бренды",
Становиться веселей и краше.

Но от тряпок всё же мало толку,
И от тачки тоже толку мало,
Если не найти тупую тёлку -
С внешностью, как требуют журналы.

Психов давит схожая забота,
Психи долго трудятся, без меры:
Надо полизать начальству что-то,
Настучать. Иначе нет карьеры.

Эта жизнь сомнительно красива!
Эта жизнь смешна в жару и стужу!
Но по вечерам футбол и пиво,
Психу тоже расслабляться нужно.

Что ещё? Кредит. Ремонт, конечно.
Чтобы небогатым оставаться.
Но коллегам и друзьям успешно
Психом состоятельным казаться.

Верить в бога, чтить закон отважно,
Психоправдой горло рвать до рвоты!
Остальное, право же, не важно,
Горьковским ужом ползти с работы.

Что ж теперь, бросать свои игрушки?
Модой психов увлекаться лихо?
Человек, живущий у психушки,
Чем он отличается от психа?

Работа

Не входить мне в райские ворота,
Муки Ада не познать мне скоро.
Что такое жизнь? Одна работа!
Даже если ты живёшь у моря.

Я о грустном думаю всё реже,
Я смотрю по сторонам бесстрашно.
Облака уносит ветер свежий,
И взирают в даль многоэтажки.

Чайки надо мною всё судачат
И туманы над водой повисли.
Здесь на море дышится иначе
И другие будоражат мысли.

Маленький кораблик на просторе –
Это лайнер, созданный на суше.
Понял я теперь, смотреть на море
С берега неизмеримо лучше.

Здесь на берегу стоят заводы,
И маяк мигает путеводный.
Человек, что выкован в невзгоде –
Человек весёлый и свободный.

Снова чайки плачут отчего-то,
Всем когда-то в серых буднях тяжко.
Счастье — это долгая работа,
Как тепло и свет в многоэтажках.

Мир стоит на производстве

Не на лапах и ушах,
Не на жадности и скотстве,
Не на трёх седых китах,
Мир стоит на производстве.

И пылинка не пустяк,
Тихо шепчет мирозданье:
Где бы ты ни шел и как,
Будь причастен к созиданью.

Туземные ныряльщики

Там лианы тянут линии,
С горизонтами не споря.
Берега умыты ливнями,
Глубины огромной море.

Сколько лодок там причалено,
Столько хайпа не найти нам.
Там вскипает кровь нечаянно,
И везде — морская тина.

Там в пучину даже мальчики
За жемчужинами лезут.
А туземные ныряльщики
Все с кессонною болезнью:

Награждает море смолоду
Их безумием весёлым.
Я, когда брожу по городу,
Вспоминаю тот посёлок.

Улыбнусь лихим сангвиником,
Озарён рекламы светом:
Все мы вроде тех глубинников,
Все немножечко с приветом.

Совершаем несуразное,
Ловим мутное теченье.
Что-то очень безобразное
Скрыто в культе потребленья...

* * *

Юрию Хамкину

Я на Волге нынче отдыхаю,
Стало всё вокруг светлей и тише.
Что со мной сегодня, я не знаю,
Всё как будто папин голос слышу.

Бродит ветер в переулке старом,
Здесь гулял отец, когда был молод.
Расскажи мне, папа, про Самару:
Про старинный и красивый город.

Расскажи немного про Степана,
Да про разных волжских робингудов.
Как ладьи идут в другие страны,
Как наивно люди верят в чудо.

Я фигуру чью-то в непогоде
За отца случайно принимаю...
Расскажи мне, папа, про заводы,
И про рельсы первому трамваю.

Расскажи про Щорса, про Чапая,
Про высоты — первые Советы.
И про космос я всего не знаю,
Хоть и продают на Марс билеты.

Нынче все торгуют не по-детски,
Все хотят хорошего навару.
Расскажи про Куйбышев советский,
Может, я поверю и в Самару.

Слово, как взрывателя пружинка,
Жалко ЗИМ разрушили до срока.
Ты про добровольцев расскажи-ка,
Про богатырей, как ты, высоких.

Поселюсь у Волги в доме старом,
И отец здесь тоже жил когда-то.
Здесь и похоронен, под Самарой,
Над крестом склоняются закаты.

Я же всё найти пытаюсь силы,
Вроде рано жизнь свою итожить.
Расскажи мне, папа, про Россию,
Чтобы я в неё поверил тоже.

Узбек-рабочий

А в прошлое закрыта прочно дверь.
Всё изменилось навсегда, навеки.
В моем дому хозяйствуют теперь
Простые гастарбайтеры-узбеки.

Зачем они приехали сюда,
Где ночь одна от края и до края?
У них совсем на родине беда?
И мы судьбу свою не выбираем.

Теперь иные светят мне огни,
Не помышлял об этом, только — вот те!
Когда-то был "узбеком" — как они,
Всю жизнь свою на вредном производстве,

А нынче сдал свою квартиру им,
И передал на память даже вещи.
Я рос среди империи руин,
С годами становясь и злей, и резче.

Я никого не оградил от бед,
И не сумел спасти своей заботой.
Я им оставил свой велосипед,
Чтоб проще было ездить на работу,

На перекрёстках весело звеня,
Скользить легко по краю тёмной ночи.
Вы, может быть, окликните меня,
Но обернется к вам узбек-рабочий.

Баллада о Даше и комсомоле

Девяностые. Невзгоды
Били по народу.
В городе больших заводов
Встали вдруг заводы.

Люди пили. Без работы
Вешались. Разруха.
И к простым людским заботам
Время было глухо.

Издевалась власть над нами,
И тогда, все вместе,
Шли на площадь. Рос цунами
Русского протеста.

И попробуй разберись ты,
Где же правда наша?
Но боролись коммунисты,
И сражалась Даша.

Шла на принцип не по-детски,
Было ей шестнадцать.
За родной Союз Советский
Важно было драться!

Безысходны были дали,
Твердь земная шатка.
Но глаза ее сияли,
И звезда на шапке.

Были дни темнее ночи,
Самой раскромешной.
Были молоды мы очень,
Горячи, конечно.

Выборы, агитбригады,
Красные знамена.
И в жару и в снегопады
Митинги, колонны...

Но сердца пылали наши
Не реакционно.
Комсомол создали с Дашей –
Революционный.

Вместе мы распространяли
Красные буклеты,
Вместе мы статьи писали
В разные газеты.

Изучали Маркса. Даже
Рисковали волей.
Всё, конечно, не расскажешь –
Красное подполье!

Открывало время дали,
Правда шла за нами.
Коммунисты побеждали,
Красным стал парламент.

* * *

Продолжалось жизни дело
В мире нашем шатком.
А годов-то пролетело
Больше двух десятков.

Забывались катаклизмы,
Всё менялось сильно.
С мировым капитализмом
В бой пошла Россия.

Пусть кидала вверх и вниз нас
Жизнь особо рьяно,
Только для социализма
Видно было рано.

Всё же, стало как-то краше
За родным порогом.
Ну, а Даша? Наша Даша
Стала педагогом.

Души лечит и ваяет,
Сделать лучше хочет.
И глаза её сияют
Словно звёзды ночью,

Ведь рабочие моменты
Делают крылатой.
Жизнь идёт. Её студенты
Вырастут когда-то...

Женщина на производстве

(К 8 марта)

Мы не в морях. Идём не по воде.
Здесь истины звучат совсем иначе.
Пусть женщина на корабле — к беде,
На производстве женщина — к удаче.

Творец

Всё непросто. Человечьи странности,
Как огни чадящие вдали.
А давно, в период сингулярности,
Не было созвездий и Земли.

Но случился взрыв, сияли всполохи.
А потом, реалии творя,
Думали учёные, технологи,
Что-то собирали слесаря.

Стыли в небе огненные росчерки,
Видя неустроенность Земли.
Но потом пришли проектировщики,
А потом монтажники пришли.

Всё не просто — всех, конечно, наняли.
Продал мир бродяга и делец.
А Творец? Творец, считают, на небе,
Как в большом скворечнике скворец.

Курок

Вы опять говорите о тлене,
Вы твердите: «Всё в мире не вечно!»
Только тени веков, чьи-то тени,
За простой и обыденной вещью!

Снова Вы о годах, о природе,
Барной стойке и лезвии бритвы.
Ничего просто так не проходит
В этом мире. Ни стройки, ни битвы.

Что скрывает в себе мирозданье?
Сколько тем и для разума пищи!
Позабыт, кто принёс в основанье
Свой последний остывший кирпичик…

Позабыт ли? Да он в каждой вещи,
В нас укрывшем уюте и быте!
Чтобы видеть, не надо быть вещим,
Вы чуть-чуть по-иному взгляните:

За окном и сегодня возводят
То ли дом, то ли цех, то ли стену…
Как курок Вы на взводе сегодня,
Но напрасно пугаете тленом.

В тёплом Риме

Люди мира — братья и товарищи
В помощи, как боги, многолики.
В шумном Риме на красивом кладбище
Ты не купишь красные гвоздики.

Белые покрасят, если надо вдруг…
В сотый раз обманут Джельсомино.
А любой прохожий, словно лучший друг,
Объяснит и улыбнётся мило…

В городе скульптуры императоров,
Сеет холод мраморное солнце.
Здесь друг друга били гладиаторы,
Процветали тут работорговцы.

Граждане бунтуют и тусуются,
Чернь в проделках власти не повинна.
Но, кто знает, может, в серых улицах
Невзначай убили Чиполлино?

Человеку на руинах радостно.
Как и все, я улыбался тоже —
Били лбы свои о камни яростно
Здесь веками праздные вельможи.

Но скрывают каменные заросли
Граффити на стенах — серп и молот.
И в глухих райончиках (казалось ли?)
Коммунизмом пахнет этот город.

Поселения немноголюдные
Не встречали нас собачим лаем.
Ах, какие городишки чудные…
Всё велосипеды да трамваи…

Лишь на миг подумал я: «Остаться бы!»
Но, Европа, кто твои кумиры?
Легионы маршируют. Натовцы
Как и прежде сеют смерть по миру.
Словно сказка или же мистерия,
Где не просто в чём-то разобраться.
Мир теперь — единая империя
Транснациональных корпораций.

На ходьбе не экономлю силы я,
Расстоянье меряю шагами.
Чуть подует ветерок насилия,
Этот мир забрякает цепями.

Разобраться нынче очень важно мне,
Ведь не зря проделал путь я длинный,
Так скажите, праведные граждане,
Где здесь похоронен Чиполлино?

В каждой точке мира есть товарищи,
В суете весёлой и унылой…
В тёплом Риме на красивом кладбище
Я нашёл забытую могилу.

Здесь от мыслей не сбежать непрошенных:
Даже смерть неравенство подарит.
Холм один из скромных и заброшенных
Сказочника доброго — Родари.

В Суйфэньхэ

Границы государств и визовый режим —
Не дал бы я за них и ломаного цента.
Китай, как фейерверк — красив, непостижим,
В нём город Суйфэньхэ — большой торговый центр.

Взирает небоскрёб окошками квартир
На жалкие дома, гнилые до карниза...
Китайцы — молодцы, спасают этот мир,
Шагают в коммунизм, путём капитализма,

И производят всё, за сущие гроши.
Тут хороши цеха, поля да рестораны.
И ты в списать в утиль Европу не спеши,
Пока на свете есть «неразвитые» страны.

Здесь даже под землёй блестит торговый Ад,
Где, кажется, порвут и пустят на котлеты!
Но, стоит пристыдить — торговец сам не рад,
«Другой менталитет» — китайцы словно дети.

Я помню, был согрет улыбками восход,
Не зная языка, я понимал прохожих.
А вечером плясал на площади народ!
И разогнать печаль мне захотелось тоже.

Трепещет красный флаг беспечною зарёй,
Напоминая Русь — Советскую, иную...
Эх, только б торгаши остались под землёй,
Не обобрали тех, с которыми танцую.

Красная книжица Мао Цзэдуна

Еду в Россию, подобен стреле,
Метящей в самое сердце тайфуна.
Путь из Китая. Читаю во мгле
Красную книжицу Мао Цзэдуна.

Даже в удушливой, жаркой стране
Ищущий чистую воду напьётся.
А для лягушки, сидящей на дне,
Небо очерчено верхом колодца.

Ночь за окошком, огней караван,
Мусор и ветер затеяли салки...
Краем колодца очерчен экран
Самой простой электронной читалки.

Как мы смеялись над Мао! В броне
Собственных догм и невежества ночи:
«Тёмный крестьянин в отсталой стране
Гибель большому Союзу пророчит!»

Что мне чужие лихие бои?
В жизни борьбы и гонений немало.
Ночь, полустанки... И мысли мои
Или слова председателя Мао?

Жаром идей эту ночь до утра
Он превратил в раскаленные угли.
Так озаряются светом костра,
В мрачную ночь, партизанские джунгли.

Здесь оккупанты. Века, вновь и вновь
Голод в Китае и жизни на блюде.
Нынче опять проливается кровь,
Но моря крови с победой не будет!

Будем за Родину насмерть стоять,
Скальной грядою в лихом урагане.
Пленных японцев пора отпускать,
Нет, не враги нам простые крестьяне.

Вот и рассвет, мне вздремнуть бы пора...
Небо, колодец, бои да идеи...
Солнце на небе, и гаснет экран.
Кончился, видно, заряд батареи.

Методы ваши, как вечность стары:
Войны имперские, грязные игры...
А обезьяна взирает с горы —
Бьются в долине бумажные тигры.

Камеры

Мы все от счастья просто замерли!
Нас восхищает то и это!
Теперь в цехах поставят камеры!
А, может, даже в туалетах!

Горды мы тем, что наше видео
Увидят, может быть, потомки…
В цехах всё ветхое и, видимо,
Всё распадётся на осколки.

Ах, не упасть бы только замертво
В цехах изношенных и старых!
Друзья, ведь право, эта камера
Не та, где семеро на нарах.

И благодарность прёт безбрежная!
Нам так заботы не хватает!
Начальство нынче очень нежное —
Отцом за нами наблюдает!

В ком совесть чем-то потревожена
Видеокамеры боится.
Живём и мыслим, как положено!
И на работе нам не спится!

И никогда мы не печалимся,
Пусть за зарплату есть расплата!
Мы все сегодня отражаемся
В стекле зрачков Большого Брата.

Уже засняли как-то слесаря,
Ходил, когда нельзя по цеху!
Оставьте кесарево кесарю,
Народу праздному потеху.

Великих дней лихая хроника.
С колен вставанье в нашей Раше!
Куда надёжней электроника!
А стукачи? Их день — вчерашний!

Любимый поэт

Мой любимый поэт? А секрета здесь нет,
Я читал гениальное часто,
Только сердце пленил неизвестный поэт,
Что писал ради правды и счастья.

Стихотворец порой не поэт, а делец
Очень редкой тщеславной породы.
Мой любимый творец — позабытый творец,
Чьи работы остались в народе.

С надёжных цепей

Как будто с надёжных цепей сорвались,
Мошенники слева и справа!
А мы за рабочих прилежно дрались,
Когда продавалась держава.

Рабочий есть бог, один этой ночью
Кующий металл и свободу.
И мы всё сражались за власть рабочих,
Когда продавались заводы.

И нас фейерверком торговли эпоха,
Смеясь, ослепляла всех сразу.
Но мы за рабочих, которым плохо
В стране, что торгует газом.

Рабочий сегодня и стонет, и страждет,
Запросы его мимо кассы.
Я встретил рабочего как-то... однажды...
И не был он нищим по Марксу.

Но мы за рабочих до стона и крика,
А, может быть, время вернётся?
Но нынче рабочие где? Смотри-ка,
Почти сплошные торговцы!

Стихи

Стихи бывают злыми иногда,
Им, словно в клетке, тесно на странице.
У Вас стихи приятные всегда —
Лакейские улыбчивые лица.

Какие строки, как они легки!
И рифмой можно долго восхищаться!
Я не люблю беззубые стихи,
Стихи должны немножечко кусаться.

Стихи разносят что-то в пух и прах,
Зовут идти нелёгкою дорогой...
Да — парадокс, но лишь в таких стихах
Бывает человеческого много.

Город

Тебе зарю я подарю,
Я солнца мяч подбросил ловко.
И вдруг на город посмотрю,
Как на вокзальную торговку,

А он — стареющий, родной,
Мне не понять его стремленья…
А ты с перрона в город мой,
Как мимолётное виденье.

Я здесь учился и любил,
Здесь убивал таёжный холод
И с ним по городу бродил,
И был я сам — кипящий город.

Мне город был и враг, и друг,
Он господином был и братом.
Мой дом стоит, трава вокруг
Давно закатана асфальтом.

Архивы помнят старину,
Живут предания в народе…
Я проиграл свою войну,
Несовременный, как заводы.

Порой осенней, золотой,
Порой надежд и вдохновенья,
Уедешь ты, а город мой,
Как мимолётное виденье.

Капитализм — это войны!

Чего, скажите,
вам не хватало?
Социализм, быть может,
не вышел рожей?
Фашизм — это крайняя степень
диктатуры капитала,
Это капитализм тоже.

Под красным стягом
боролись деды,
Стягом мечты и свободы.
Семьдесят лет вам твердили,
что капитализм — это беды,
Террор и горе народам.

Не восстановишь
утраченной совести,
Сколько не ешь — будет мало.
Любая война —
это передел собственности,
Это борьба капиталов.

Жили бы себе
и жили спокойно,
Закрыв агрессорам двери.
Семьдесят лет вам твердили:
капитализм — это войны,
Вы решили проверить?

Этот город — он набит машинами

Может всё привиделось по пьяни нам:
Перемены, времени река?
Здесь силен менталитет крестьянина,
Дикого и злого кулака.

Мы живём сегодня худо, жирно ли,
Но не сходим с верного пути.
Этот город захламлён машинами
Так, что ни проехать ни пройти.

Жители неимоверно тронулись,
Надышавшись газов выхлопных.
Поправляют шапку, нимб, корону ли,
Но судьба не раз даёт под дых.

Не найти спасенья в этом городе,
Ни при чем тут снег или вода.
В пробках застревает даже "Скорая",
В будни не доедет никуда.

Лишь кривыми улочками длинными
День безумный мчится напролом.
Этот город — он набит машинами,
Словно сельский туалет дерьмом.

* * *

Какие жизнь подкинет нам сюжеты,
Какие лабиринты ждут вдали?
А обществу нужны авторитеты,
Как мыслям кривобоким костыли.

Здесь многое порой антилогично,
В эпоху магазинов и стола.
Здесь очень часто говорят про личность,
Но редко помнят про её дела.

Здесь правит бал тщеславье и монеты,
"Престиж", "успех", блистательный обман.
Кладут себе, кладут авторитеты
Серебренники в чистенький карман.

А мы живём, в смешные вещи веря,
Не понимая часто, где нам лгут.
Но всё-таки, наступит, знаю, время,
Когда авторитетом станет Труд.

Содержание:

1. Гитара и напильник

2. Кочегары и поэты

3. Успех

4. Кнехт

5. Человек, живущий у психушки

6. Работа

7. Мир стоит на производстве

8. Туземные ныряльщики

9. «Я на Волге нынче отдыхаю...»

10. Узбек-рабочий

11. Баллада о Даше и комсомоле

12. «Продолжалось жизни дело...»

13. Женщина на производстве

14. Творец

15. Курок

16. В тёплом Риме

17. В Суйфэньхэ

18. Красная книжица Мао Цзэдуна

19. Камеры

20. Любимый поэт

21. С надёжных цепей

22. Стихи

23. Город

24. Капитализм — это войны!

25. Этот город — он набит машинами

26. «Какие жизнь подкинет нам сюжеты...»

Рецензия на книгу «Мир стоит на производстве» Сергея Долженко

Так сложилось, что с поэтом Сергеем Долженко мы во многом единомышленники. Его стихи давно обратили на себя внимание искренностью и свежестью чувств. Увидеть это легко, взглянув на стихотворение, давшее название сборнику.

Не на лапах и ушах,
Не на жадности и скотстве,
Не на трёх седых китах,
Мир стоит на производстве.

И пылинка не пустяк,
Тихо шепчет мирозданье:
Где бы ты ни шел и как,
Будь причастен к созиданью.

«Мир стоит на производстве»

Стабильное, независящее от возраста самоощущение человека новейшего времени, который не закоснел ещё, не задубел в навязываемых СМИ легковесных, а порой и весьма тягостных предрассудках.

Современности дела нет до бардовских мучительных переживаний разорванности бытия, которые скрыто лежат в основе вновь создаваемой лирической и художественной стихотворной гармонии. Об это говорят такие вещи как «Я на Волге нынче отдыхаю...», «Баллада о Даше и комсомоле», «Капитализм — это войны!» Сергей всегда гордо шёл навстречу злобе дня и лишь изредка смирялся за иронической маской очередного лирического героя.

Стихи Долженко — безрассудная и самодостаточная летопись. Он был и остаётся писателем-бунтарём, писателем, творчество которого необходимо принимать с поправкой на грядущую революцию духа.

Член Союза писателей России Сергей Сметанин

01.10.2024 г.