Я ложе выстелю цветами, Пленяя песнями твой слух И сказка праздника над нами, Взовьется, как лебяжий пух. Горячий день не даром прожит, Он не воротится опять, И лишь одно меня тревожит: "Куда тебя поцеловать?" Я ложе выстелю цветами, Завешу облаком закат, И всё, что будет между нами, Одни лишь звёзды разглядят.
Сколько впечатлений! Сколько звезд! Сколько отражений перед нами! Снова через жизнь, как через мост, Я пройду неспешными шагами… Кину взгляд в изведанную тьму, Где ворчат ленивые колёса, И занятно даже самому: Почему для правды нет вопроса? Жизнь так откровенно хороша, Ты так хороша неизъяснимо. Отчего же сердце так ранимо, Так болит бессмертная душа?
За владычества мира не дал бы гроша, Но ценю твою женскую власть я: Ты плечом повела, и — пропала душа! — Замираю от близкого счастья. Ты окликнула — сразу лететь я готов Мотыльком на горящее пламя, И ладоням не хватит весенних цветов Рассказать мое чувство цветами. Ты взглянула — мерещится рай на земле, Смыты с прошлого копоть и сажа. До тебя моя жизнь пропадала во мгле, А с тобой воротилась пропажа. За владычества мира не дал бы гроша, Что мне Питер и Киев с Москвою! И Нью-Йорк, и Париж заложу, не греша, За малейшую власть над тобою.
(Подражание Н. Рубцову) Горит костер — веселая картина, Когда в избытке добрые дрова. Когда в груди саднит от никотина, Но поутру душа ещё жива. А где-то в доме ходят занавески Холодного, закрытого окна. Молчат дрова, в их полусонном треске, Ты согреваешь душу без вина. Ты ждешь кого-то. Не меня, конечно. Гремит экран, пугая и маня, И в ежедневной суете неспешной Тебе совсем нет дела до меня. Так жизнь пройдёт, слезясь и догорая, Как этот ровный взгляд из темноты. Горит костер. И в пламени, пылая, Летят мечты, летят мои мечты…
И может быть — на мой закат печальный. Блеснет любовь улыбкою прощальной. А.С. Пушкин Разделила жизнь мою На две половины Ты с прищуром ласковым, Глядя невсерьёз С розовой царапиной От куста малины Руки запрокинуты Над ручьём волос. Ты явилась нежною Звёздочкой желанной, За листом сиреневым — Дальней горки бровь. Мы, смеясь, купаемся В речке первозданной Глубины неведомой По имени Любовь! Над закатной рощею — Облака седины, Впереди заветное С верною мечтой. Разделилась жизнь моя На две половины. Половина светлая — Это мы с тобой.
Нынче над Сургутом чудесный вечер. Тучи повторяют сиянье света Фар автомобильных, как будто снова Белые ночи. По асфальту мокро струятся блики Словно чешуя драгоценной рыбы. Кажется, построен огромный город Над бездной звездной. В этом фантастическом окруженье Ты идешь под зонтиком неземная, Даже не догадываясь о том, что Тобой любуюсь. И через мгновенье в моих объятьях Ждет тебя волшебное превращенье В самую обожаемую из женщин На целом свете.
Был я и черствым, и грубым, Нынче — кисель я и квас. Не был вовек однолюбом: Вдруг — я люблю только Вас. Ваши глаза — мне порукой, Ваши слова — мне ценой. Был я акулой и щукой — Стал серебристой плотвой. Сколько же можно метаться? О, боже правый! Ты где? Уж не на адской ли, братцы, Прыгаю сковороде? Что же со мной приключилось В омуте Ваших ночей? Можно ль, скажите на милость, Мне из капрона ячей? Был я и черствым, и грубым, Больше мне им не бывать. Не был вовек однолюбом: Значит, пора привыкать.
На стихотворение Николая Вторушина "Чужая красота" Соседкою полюбоваться — Решил я на крышу забраться. И взял я бинокль полевой, Сравнимый с подзорной трубой. Тем часом, садовой тропинкой Соседка к стене подошла С пустою литровою кринкой — Подслушать чужие дела. Но бросив неловкое дело, Она вдруг наверх посмотрела, Где я к ней душою стремился И... с крыши ей в ноги свалился. Потом синяки все и шишки, Что, падая, я приобрёл, Лечила она, как мальчишке, А впрочем, накрыла и стол. Мы оба друг другу подали Пример шаловливой морали: Коль подсматривать полез, так не подслушивай! Коль подслушивать пошла, так не подсматривай!
«В недоуменье близкие, не понят я женой, Не оценён коллегами с работы. Не знаю, кто я — уникум, чудак или больной? — Мне ночью снится музыка, написанная мной, А пробужусь, — моей нет даже ноты! Вчера, к примеру, чудо из чудес я написал. Симфония! Весна журчит и льётся, То соловей в ней слышится, то словно дрозд наддал, Ну, думаю, теперь уж точно в гении попал, А встал с постели — говорят, что — Моцарт. Всю жизнь, о чём ни пишешь, и о чём ни запоёшь — Кому он по душе финал таковский? Бывало, сердце, душу, жизнь за песню отдаёшь, И выверишь мелодию, тональность подберёшь, Открыл глаза, тебе твердят — Чайковский! Одно лишь только радует, товарищу в пример,» — Сосед махнул рукой и слёзы вытер. — «Не надо слишком париться по поводу манер: По жизни я обычный, рядовой пенсионер, И слава богу, что не композитор! И думаю, что в этом — показательный момент. Я не один. Таких у нас хоть сколько! Тут целому правительству подаришь комплимент! Иному снится, будто он прекрасный президент, А пробудился — срам один и только».
Мир — ничто без IT-технологий, Отчего ж неизменен итог, Что компьютерщик — парень убогий, А владелец компании — бог? Сутки круглые в клавиши тычет За богатого дядю герой, Дядя — раз! — и мильон обналичит, А у парня — штанина с дырой. Одолели пробелы натуры, Надоела житейская грязь. Пролетарии клавиатуры — Вот кому бы советскую власть!
Погода непокорная, То холод, то ветра. А во дворе задорная Гуляет детвора. И бегает, и прыгает Румяная с утра, А то — играет в "выборы". Вот новая игра! Конаются* на прутике Смешливые друзья: — Ребя, кто будет Путиным? — А Чуров, чур, не я! И ввысь несётся заново Весёлый разговор: — Эй, кто не за Зюганова, Тот жулик или вор! * конаться — считаться.
Грохочут фейерверки и петарды, Но то не свадьбу празднует монарх. У банков плюс! Две сотни миллиардов! — Повесился подпольный олигарх!
Я помню звёзды, скалы, звуки Ручья, бегущего вослед. Упала ты мне прямо в руки, В которых я держал букет. Я до сих пор изнемогаю Под игом этой красоты. Не упрекай, моя родная, За то, что выронил цветы!
Новые агитационные материалы КПРФ Гей, поэты России! С кем вы, зубры пера? Воспевать коммунистов Наступила пора. Хватит ныть об осинках! Час сраженья пришёл. Президентом не станет Вам берёзовый кол. Хватит! Жён и любимых Посводили с ума. Самых мыслей заветных Открывай закрома! Пусть послужит народу, Если есть он — талант! Мы — свободное племя, Мы — напевный десант! P.S. Надо в меру левее Аккуратно свернуть. Пусть Клычков и Афонин Порулят хоть чуть-чуть!
Может, хватит нам играть в капитализм? Те, кто должен был увлечься, увлеклись, Те, кто должен был зажраться, зажрались. Остальным-то для чего такая жизнь? Наш народ не понимает, хоть убей, Для чего равняться всем на торгашей, Проституток, наркоманов, алкашей? В мире кризис? Так гони его взашей! Мы умеем и пахать, и сочинять, Мы умеем даже примус починять. И врага из храма хочется изгнать, Жаль, для этого придётся обнимать!
Поэту Виктору Трунтову Ты вспомнил, как медленно ты погибал — И ложь побеждал ежечасно. Дружище, ты многое просто сказал, А просто и значит прекрасно! О буйности леса, о гордых степях, Об алом рассвете, о девах, О духе, чем сивый табак наш пропах, О памятных сердцу напевах. И кривда напрасно брала на испуг, Мол, ждёт нас расправа и дыба. Спасибо, спасибо, спасибо, мой друг, За Родину нашу спасибо!
Рабочий! Деньги будут непременно. К чему расчётом разум утруждать? Как минимум, чтоб голод твой унять, А максимум — к соседу не сбежать Такому ж, как хозяин, бизнесмену.
Я не носитель ни вериг, ни госсекретов. Я из Сибири. Я из племени поэтов. И будь Москва — столица мира иль чердак, В Москву не надо мне. Мне хорошо и так. Но то, чем дышит, то, чем мается столица, Вновь заставляет моё сердце колотиться, Душа сжимается в предчувствии боёв Там, где над митингом алеет флага кров. О, как мне хочется внести свой трепет малый, В поток движения могучий, небывалый, И скинуть с сердца всей тревоги тяжкий груз За мир! За Время! За зюгановский Союз!
Последнюю ставку на наш дебилизм Поставят сейчас олигархи, Чтоб вечно в России царил путинизм, Прочнее всех царств и монархий! На карте червей не хватает очка, Что выигрыш вору пророчит, А с нами играют они в Дурака, Надеются, фальшь их проскочит. Мы с ними сыграем, но выигрыш свой Забрать у себя не позволим. В тайгу собирается Чуров-герой — Пусть пилит, а мы уж наколем!
28 февраля 2012 года стихотворение "Почему я голосую за Зюганова" опубликовано в информационном бюллетене Коми республиканского отделения КПРФ "Правда. Зюганов" на первой странице. Тираж бюллетеня 50000 экз.
Почему я голосую за Зюганова? Что мне внешность или музыка речей! — Дайте душу человека постоянного, Дайте сердце — не бывает горячей! Убедить меня совсем не просто — скептика, Но прикидываю мысли без прикрас. Есть же, милые, на свете диалектика, Кто-то выдумал, друзья, её для нас! Примените эталоны все и мерники, И проверьте — президент или мираж. И поймите, сколь слабы его соперники, У кого в душе — лишь собственность и блажь.
Чтоб сердце успокоилось, Чтоб на душу — роса! Чтоб, наконец, закончилась Несчастий полоса, Не за премьера рьяного, И олигарха странного, Не за борца карманного, Бородача румяного — За мудрого Зюганова Все наши голоса!
Куда течёшь ты, времени река? Куда влекут сверкающие воды? О, жизнь-волна! Была ты велика, Но не крупнее моря и природы! Тебе по силе к небу взмыть подчас, Забрать во мглу, умчать до водопада, И сколько раз вдруг освежала нас Твоя полупрозрачная прохлада. Твой мягок воск, и горек шоколад, Суров каркас портовых новостроек... Со всем на свете есть известный лад, Но ладит тот, кто мудр и жизнестоек!
Я вспоминаю школьную любовь, Не уличённую в бесстыдном или дерзком, Навстречу солнцу чуть изломанную бровь И руку девичью в салюте пионерском. Я вспоминаю школьную любовь, Наивно-радостную, ждущую чего-то. Веснушек зёрнышки и галстука морковь, И кудри — пышущее золото восхода. Я вспоминаю школьную любовь, Седой забор, увитый повиликой... С мечтой обманутой тоскую вновь и вновь Я по советской Родине великой!
Ласковых дней весенних Юркий ручей беспечный, Божий лик сокровенный, Ландыш, ты, мой сердечный Юности вдохновенной! Ты лишь останься прежней, Если это возможно, Без суеты и слова Я тебя умоляю.
Скворцы поют над старым домом, Над загородкою седой, C плащом смородины зелёным И бочкой с талою водой, С шестом, ошкуренным недавно, И свежей стружки завитком. Скворцы поют о самом главном, Не оттого ли в горле ком? Скворцы поют, пока их слышат. Пронзая волны ветерка, Взлетела трель на шифер крыши И в синеву — под облака.
Знакомая примета — Здесь где-то что-то есть! Ни жеста, ни предмета, Ни звука — произнесть, Ни запаха, ни цвета, Ни въехать и ни влезть, Нет ни зимы, ни лета, Но... где-то... что-то... есть! Ни совести, ни сказки, Ни радости, ни зла, Ни пупсика в коляске, Ни с бородой козла, Ни сахара, ни перца, Ни даже слова «честь» Нет ни ума, ни сердца, Но... где-то... что-то... есть! Уж это «где-то... что-то...»! Ух! «Что-то... кое-где...»! Полно ему почёта! Битком его везде! Желаешь отомстить мне? Вот неплохая месть — Прочти. Скажи другому: «Здесь где-то что-то есть!»
Я начинаю день с овсянки, Я возвращаюсь в берега. Забыты дни позорной пьянки, Забыты капли валерьянки, Сегодня правда дорога. Но и в твоем расположенье, Я не нуждаюсь ни на миг. Без слёзных просьб, без униженья, И без малейшего сомненья, Без оправданий и улик. Я не святее кардинала, И не румянее попа, И если мне грустнее стало, И если жизнь меня достала, То, значит, — скверная крупа!
(старая-старая басня) Увы банальностей в искусстве — выше крыши, Всё повторяется, понятно и ежу. Сто тысяч раз уже я эту басню слышал, Но удержаться не могу — перескажу. Итак, В лесу Гадюку подобрал Мужик. Что на скале у самой тропочки лежала, Главу повесила, почти уж не дышала, Её вчера изранил ястреб-баловник. Наш Мужичок Змею погладил, приласкал, И, на груди своей её отогревая, Домой привёз, лелеял, холил, сам страдал, Пока не вылечилась пленница лесная. Когда же он её обратно отпускал, Знакомой тропкой, где лежала камня глыба, Она примерилась и, не сказав спасибо, Скользнула прочь. Её спаситель возроптал: "Какая ж ты неблагодарная, Змея! Тебя же вылечил от злой хворобы я, А ты — ни слова!" Тут Гадюка прошипела: "Благодарить? Смотри, Мужик, нашёл ты дело! Скажи спасибо, не ужалила, любя, И жив остался ты. Ступай же, не скорбя." Что ж, благодарность, как известно нам по слухам, Есть признак вежливых и благородных духом И не присуща Змеям, гадам и червям. А вам?
Говорит старухе дед: — Нынче, как ни крутим, Той России больше нет! Потому что — путин! Раньше — то была страна! Уважали люди... А теперь — беда одна, Потому что — путин! Если город сыр и сер, Если мэр преступен, Никаких не будет мер, Потому что — путин. — А скажи-ка лучше, дед, Тот, с кем жить-то будем, Легитимный президент Али просто — путин? — Я бы, старая, сказал, Поняли все люди — Демократии настал Откровенный путин! — Почему же, не пойму? Отвечай по сути! — Почему, да почему... Потому, что — путин!
Ночью встал я весь в огне, Сердце билось. Сладко было мне во сне — Ты приснилась! Нежной трелью соловья Встрепенулась, К незабудкам у ручья Ты нагнулась. Звёзды плыли в окоём Вереницей Были мы с тобой царём И царицей. Гула в огненной крови Мы стеснялись, Задыхаясь от любви, Целовались.
(Перевод с немецкого стихотворения О.Рота) Уж где найти мы ни стремились Стекло и счастье, чтоб не бились. Науке удалось почти Таким стекло изобрести. Ein Mensch wuenscht sich ganz unaussprechlich, Das Glueck und Glas sei unzerbrechlich. Die Wissenschaft vollbringt das leicht; Beim Glas hat sie’s schon fast erreicht. Eugen Roth.(1895 - 1976)
Суров закон, но закон. Когда дело касается взыскания 2 (двух) рублей пени с пенсионера, ему высылается письмо с почтовым сбором в 28 руб. 50 коп. и угрозой взыскать не менее 500 рублей штрафа!
Стоит на справедливости Земля. Не соблюди закон, и рухнет царство! Мне стыдно. Задолжал я два рубля Чиновникам родного государства.
Ковыльное соседство — Степи широкий стол. Счастливейшее детство В совхозе я провёл. Голубок разговоры, Зеленые луга, За горизонтом горы, А за холмом стога. Ценил я однобоко Себе же на беду И мальвы возле окон, И радугу в пруду. Здесь, глины взяв на прутик, "Пулялся" я мальцом. Здесь ночью первый спутник Увидел я с отцом. Здесь в первый раз напился Воды вкусней, чем квас. Здесь в первый раз влюбился И первый взял отказ. Царапиной на коже По небу белый след. Так вышло, что дороже Воспоминаний нет. Озёра голубые В ресницах камыша. Душа моя — Россия С тобой моя душа!
Не зарекайся быть счастливой, Моя ранимая душа. Любовь уйдёт грозой ревнивой И затаится, не дыша, Подаст свой знак или приснится, Прервёт времён обычный ход... Но непременно возвратится, И всё равно своё возьмёт.
— Скажи-ка, дядя, отчего за двадцать лет С тех пор, как нет уже в Москве социализма, Борьба народ не привела к хорошей жизни, Хотя тому являлось множество примет? Что так унизился наш пролетариат, Который чествовали даже гегемоном? И власть советская погибла с тихим стоном? И ныне царствует фальшивый "демократ"? И отчего так проиграл рабочий класс, В пылу реформ его банально обокрали? — Буржуи Ленина и Сталина читали, И Маркса поняли, в отличии от нас.
Есть власти две: стихия рынка И полицейская дубинка. Сие изделье из резины — Известный стержень дисциплины...
Очень странные врачи В нашей поликлинике! Совершенные они Скептики и циники. С чем ни шёл я на приём, Вновь терпя мучения, Слышу, словно обо одном: — Это от курения. Говорю — болит спина. — Это от курения. А на зубе желтизна? — Это от курения. На желудке тяжело. — Это от курения, Утром шею мне свело. — Тоже от курения! Голова моя трещит. — Это от курения. И ни к черту аппетит. — Это от курения. На лице полно морщин. — Это от курения, Стал слабей других мужчин. — Снова: "От курения!" — Доктор (черт побрал бы вас!), У меня есть мнение. Толку нет, на этот раз — Скверное лечение. Ухожу домой сейчас Полный возмущения. — Раздражительность у Вас Тоже от ку-ре-ни-я!
На полуночном челябинском вокзале В промежутке отправленья поездов Помнишь, голуби, как ангелы летали Под шатрами белоснежных куполов? Мы с тобой не суетились, не спешили – Голос диктора, напрасно не зови! – Мы из термоса чаёк горячий пили, Говорили о дороге и любви. И слова твои, как ангелы летали Под шатром великолепных куполов На полуночном челябинском вокзале В промежутке меж движенья поездов…
С утра в голове вертится мелодия студенческой песенки из старого кинофильма по Чехову. Сочинился новый текст:
То дождище, то жара -ра -ра. То похмелие с утра -ра -ра. То о прошлом я грущу -щу -щу, То о будущем молчу -чу -чу. На "Культуре" вновь кино -но -но, Но на сердце — всё равно -но -но. На дворе стоит июнь -юнь -юнь Настроенье — хоть ты плюнь -юнь -юнь!
Поймите раз и навсегда: Любовь слепа, а страсть безумна, И меньше было бы вреда — Их сочетать благоразумно.
Семья, завод — как по программе, Весь век в обыденных делах. Я не рожден с пером в руках, Я не беседую с Мирами. То изыскатель, то студент, А то обычный работяга. Зачем мне книжная бумага, Обреза ветхий позумент? Не добавляя важных дел Литературному движенью, Я ни секунды не хотел Отдаться самовыраженью. Не вижу в выдумке забаву. Работать просто я привык. Полжизни — Родине во славу, А жизнь прошла в единый миг.
Сегодня мы работаем на крыше. Все видится отсюда чуть иначе: Рассвет узорной проволокой вышит Над линией электропередачи. На горизонте — города громада, Протянутая швом электросварки, И ничего милее нам не надо В работе без прохладцы, без запарки. Мы, в общем, не рвачи и не герои. Со стороны — не надо тренировки Раскатывать шершавый рубероид, Подтягивая битум на веревке. К полудню же разденешься по пояс, И кожею горячий ветер слышишь... Как будто ни о чем не беспокоясь, Сегодня мы работаем на крыше.
Ночь — словно пропасть черная. Ни звезд, ни огонька. Дрожит, как иллюзорная Передо мной река. То кажется огромною, То вовсе не видна, С громадой неба темною Сливается она. Безмолвное кипение Невидимой среды. Во всем предощущение Грозы или беды.
Однажды сижу за тетрадью своей, Второй уже час было ночи. Звонят в мои двери сильней и сильней: — Да кто там? И чем озабочен? Я дверь открываю — фигура встаёт С подобием пьяной улыбки (Сосед, что в такой же квартире живет, Ко мне позвонил по ошибке). Увидел меня, помычал и... исчез, Все мысли, бродяга, расстроил. Ну, думаю, "кстати", принёс его бес. Зачем только он беспокоил?! Едва я об этом сумел позабыть, Как снова "Трень-брень!" по квартире. Иду, открываю — всё тот же сосед С улыбкою совести шире. Качаясь на темной площадке он встал Взглянул на меня аккуратно: — Прости за вторжение! — пьяно сказал И снова исчез безвозвратно. Я тупо не мог отвести с двери глаз Потом воротился устало. Гляжу на часы: Ого-го! Третий час! Ну, ясно, работа пропала. Бывает, что в жизни слегка не везёт, Поменьше бы было такого. Ведь если б не этот сосед-обормот, Я сделал бы всё к пол-второго! Пока воспитанье не сдали в музей Дельцы молодых поколений, Избавь меня, бог, от бестактных друзей, А пуще от их извинений! * Фриланс — дистанционная работа.
Небо черное, звездное. Ты стоишь над Невой. Глубина грандиозная Над твоей головой. Упасите, заступники, Мне слеза застит взгляд: Небосвод крестят спутники — Строем по два летят. Ощущение праздника И светло, и грешно. И любовь, и фантастика — Всё с тобой заодно!
Одна женщина ругала соседку за, то что та вернула ей взятый на время горшок со свежей трещиной. Соседка отвечала: "Во-первых, я брала у тебя уже разбитый горшок, во-вторых я вернула тебе его целым, а в-третьих, я у тебя вообще ничего не брала."
Подобно нахальной соседке философы, когда пытаются извратить познание мира, говорят: "Во-первых ощущения нас обманывают, во-вторых мир познаётся не разумом, а через ощущения, в третьих мир вообще непознаваем."
Мы истину впитали от отцов, Но нынче взгляд ошибочный нередок. Как много в жизни лживых мудрецов! — Не меньше, чем обиженных соседок.
Я звал её. Явилась Муза. И я о Родине запел. О страшной гибели Союза, О том, что слышать не хотел. О том, что в душу не вмещалось, Что мир наш общий стал ничей. И, что немыслимым казалось, О возвращенье палачей. Увы, увы! Они вернулись, Они на пастбище страны В овечьи шкуры обернулись, Но волчьих замыслов полны. Мы двадцать лет под этой властью Живём, едим себе и пьём. Мы так разрознены, к несчастью, И так обделены умом. И так нас окормили туго — Машине молится родня — Уже завидеть-то друг друга Боимся мы средь бела дня! О, Муза! Уходи обратно. С тобой пою я слишком внятно.
Вот и к нам явилась осень. Понимает и сама — Сколько мы ни превозносим, А за ней идёт зима! Эх, на сани запасные Обернёмся, не спеша... Всё ж зима — душа России, Тем и осень хороша!
Много сделал, много потерял, Бороздил дороги и пространства, Покорён бывал и покорял, И в судьбе не чаял постоянства. Провожал в дорогу лебедей, Возвращался под гармошку лета, Тем, чем жив, обязан только ей, Тем, что пережито и воспето. Обжигал я ноги на стерне. Видел солнце и на солнце пятна. Был в опале, был я на коне, Обокраден был неоднократно. Счастлив был, а, значит, умирал От любви, но поднимался к бою. Я богат не тем, что потерял — Тем, что никому не взять с собою.
Попали в ад писатель и бандит За грех тяжёлый, противозаконный. Смола, чернея, булькает, кипит, Огонь горит, чертями разожжённый. Но под убийцей — лёгонький дымок: То пламя тлеет, то почти потухнет. Зато поэт от боли изнемог, И покраснел, и волдырями пухнет. И в горе завопил: «Да, как же так?! Бригада топки действует неверно. Все угольки попали в мой очаг. И мучимся весьма неравномерно! В ответ он слышит голос: «Ничего! Жар кочегары знатно разделяют. Бандит убил всего лишь одного, Твои же книги тысячи читают!»
Ты жаждешь мудрости, мой верный ученик. И видел многое, и книг прочёл немало. Но к винной бочке с явной робостью приник: "Не здесь ли истина?" — душа твоя шептала. Да, есть веселье виноградных зрелых лоз, Оно так дивно поднимает настроенье, И в небо, кажется, два солнца вознеслось В одном сияние, в другом же — вдохновенье! Но счастью с девушкой твоей, издалека Противодействуя, грозит коварно зелье, И ломка тяжкая внезапного похмелья Обременит тебя, как немощь старика. Не верь же мудрости души своей и книг, Когда противен ей младенца первый крик.
В Башкирии милой Я рано проснусь, Орлы меня встретят, Скворцы приютят. У дома любимый Рябиновый куст Охапкою листьев Осыплет до пят. Пр.: Рябиновый куст, Я знаю — вернусь, Твою красоту Поднять в высоту. Рябиновый куст, Рябиновый куст, Я вижу тебя за версту. Хозяюшка-осень Раскроет мне дверь, Зальётся гармошка — Цветные меха, Заблещет монисто Вчерашних потерь На нитке злачёной Былого стиха. Пр.: Рябиновый куст, Я знаю — вернусь, Твою красоту Поднять в высоту. Рябиновый куст, Рябиновый куст, Я верю в тебя, как в мечту.
Я — Дон-Кихот, каких, наверно, поискать: Сражался с мельницей, рубился с великаном. Но мог одну лишь Дульсинею обуздать И Санчо Панса не обнёс меня стаканом. Кому в Испании сегодня хорошо? Тому, чьи ловкие проделки шиты-крыты. Загните палец и добавите ещё, Покуда скромности хотят иезуиты. Здесь успевает только тот, кому везёт На рынке подлости продаться подороже. А благородному идальго от ворот Дан поворот, и, наше счастье, не по роже. Я мог бы выбрать поизысканнее слог, Но, не до этого сегодня, видит бог!
Сейчас писать стихи — не чудо: Прошли глухие времена, Когда возвышенно и трудно Звенела первая струна. Давно не требуют усилий Восторги в честь прелестных дев. Кого мы только ни хвалили Кому ни ладили припев! За что всегда поэта ценят? Иной хватает нас до слёз, Строгая рифму на коленях, О тенях сосен и берёз. Другой рифмует: "сказки", "краски", Пастели добавляя в тьму, И рад полмира без опаски Нам расписать под Хохлому. Лелеет третий излиянье, И цедит капли, как коньяк. А в них — любовь, а в них — мечтанье, И даже — безупречный брак! На кухне можно ли без перца? Стихи возможны ли уже Без "веры", без "души" и "сердца"? — Поём о "вере" и "душе". А модераторы сурово Формуют стихотворный вал. Чтоб о политике ни слова! Иначе всё — поэт пропал! А так — стихи писать не трудно — Прошли глухие времена. И независимо, и чудно Гудит бессонная струна
Когда под стол пешком мы бегали, И нам не снились наши гегели, Была такая благодать — Не передать! Мы стали взрослыми, учёными, Обзавелись на всё резонами, Лишь на одно резона нет — На этот свет. Всё потому, что одноклассники Совсем других избрали в классики, Для них и доллар, и дворец, И дум венец!
Под старость, а точнее, ближе к смерти, Отдав своё и чувству, и уму, Я вам пишу, но слишком уж не верьте Подвянувшему слову моему. Уж крыши никому оно не сносит, Как говорится: "Стоит ли чернил?" И нету сил занятье это бросить, И выполнять, как должно, нету сил. Но самое плохое, что пугает: Святая мудрость поседела в дым. И самому мне скверно помогает, И бесполезной кажется другим. А раз не изменяют лишь сомненья, И мучить продолжают обещать, Что остаётся? Попросить прощенья. Всегда поэта есть за что прощать
На краю земли — много или мало — Жил я тридцать лет. Очень долгий срок. Родина моя! Как же ты упала! Как же я тебя не уберёг! Там, где пел мой друг — лязг и звон металла. Там, где цвёл мой сад — листопада медь. Родина моя! Как же ты упала! Как же мне в глаза твои смотреть! Вместо соловья слышу лай шакала. Вместо добрых лиц вижу злой оскал. Родина моя! Как же ты упала! Как же я тебя не поддержал!
И кактус, и герань завянут Когда их поливать не станут. А поливай — живут годами И взоры радуют цветами. Вот так и мы: ещё хромаем, Пока лекарства принимаем, А прекратим их принимать, И будет некому хромать. Герань и фикус не губите, Полейте, листики протрите. А стариков — господь прости! — В эпоху нашу не спасти.
Однажды хитромудрая Лисица Курятинкой решила поживиться. В порядок привела меха, Чем подкупила Петуха. Тот был воспитан гордецом и чистоплюем, А перед важной публикой такой Мы чистотой себя легко рекомендуем. И к собеседнице прислушался Петух. Вот, что она сказала вслух: "О, птичий двор! Давно, господь прости, Приватизацию пора в нём провести! Акционировать и землю, и припасы. Великий птичник поделить на классы. Кормушки общие, поилки — устарели. Мы общий упраздним насест. Кто ближе к власти, тот и ест, А остальные — не вписались в наши цели. Не приспособятся, так пусть и перемрут, Зато в Америке нас мудрыми сочтут! Я позабочусь, чтоб тебя не обвиняли В своекорыстии и воровской морали — Воспользуюсь куриной простотой, И сплетню разнесу, что ты святой!" Петух подумал, и послал к чертям Лисицу. Жаль, в нашем обществе совсем наоборот. Лисица в полном уважении живёт, А Курам впору удавиться.
Заглянул я поутру в почтовый ящик — Вот где место для коллизий настоящих: Из рекламных я листовок понимаю, Как же многого, увы, не догоняю! Разве жил я в СССР без рюмки виски? Без копченой колбасы и без сосиски? Жил без рамочек, без розочек и бантов?! Без прекрасных, дорогих дезодорантов?! Боже правый! Жизнь прожить без геля в ванной! Без консервооткрывашечки желанной! Нагнетает ощущенье острой драмы Безымянная поэзия рекламы.
Над нами флаги алые, портреты Ильича, Полиция "пасёт" нас молодецки. Здесь речи вдохновенные, по-прежнему звучат — По-нашему, по-русски, по-советски! Под вечер небо тешится, снежок швыряя вниз: Опять пенсионеры, да артисты — Немногие сегодня у Авроры собрались. Но ничего! Зато мы — коммунисты!
В рабочем посёлке под самым Сургутом, Где снежные крепости строит зима, По-доброму делится с нами уютом Под праздник нарядных детей кутерьма. Мы в маленькой школе концерт начинаем, Звеня, над рядами вздымается стих. Горящие взоры. Читаем, читаем Слова, что лелеяли в сердце для них. Потом детвора подбирается близко, Вопросы, ответы, автографы в дар. И девочка в руку кладёт мне... ириску! Ну, разве забудешь такой гонорар!
Как у бабушки моей Было семеро детей. Отчего ж так мало внуков Ходит по двору за ней? Вроде, доброе житьё, А под крылышком её Сашка, Мишка, да Сережка, Да Людмила — вот и всё! — Так в былые времена Голодала вся страна, До войны погибли двое, Да двоих взяла война. А для дочек, с её слов, Не хватило женихов. У одной-то нет ребяток До теперешних годов. А у бабушки второй Было мал-мала горой — Из одиннадцати деток Через двое встали в строй. Остальные, все подряд, На полях войны лежат. Так откуда взяться внукам, Если бабы не родят? Вот и вся моя родня Оборона и броня Арифметика такая Мало радует меня.
Я счастлив тем, что жил в СССР! И спорить абсолютно не резон! Представьте на мгновение пример: Заборчик, разделяющий газон. С той стороны — людей — процентов пять. Едят и пьют, играют с детворой. А с этой, остальным — всю жизнь "пахать", Хлеб приправляя солью, не икрой. И перелезть через забор нельзя — Полиция вмиг схватит за рукав. Но было же, ведь было же, друзья, Что каждый с каждым равен был и прав! Я в детстве как-то бабушку спросил: — А как же люди жили при царе? — Да кто трудился, плохо тот и жил, Пока не взяли власти в Октябре.
Я утром встал не с той ноги И вспомнил долг, точней — долги. Ругнул жену, шугнул детей, Служаке-псу швырнул костей. И на работе я к восьми Был с опозданьем, черт возьми. Велел мне мастер до жары Пробить кувалдой две дыры В бетонной стеновой плите, И я включился в простоте. Но... чуть ошибся в ширину, И сделал вместо двух — одну. Потом я доски разгружал, Едва там ногу не сломал, Пошел в курилку, покурил, И бог меня благословил. В бытовке тихо собрались Мы побеседовать "за жизнь". Хотел бригаду просветить, Как справедливость утвердить. По Марксу, Ленину пройдясь, Провел я к будущему связь. Сказал мы двигаться должны К модернизации страны, Сказал, что должен бы у нас Образоваться средний класс, Что вредно есть, курить и пить, И надо акций прикупить. Но, как я всех ни убеждал, Пропал ораторский запал. Непросвещённый гегемон Сказал: "Товарищ, выйди вон!"
Отчего я грущу? На дворе Новый год, И мороз отступил, и друзей полон дом. Вроде, всё хорошо, но душа не поёт, И примолк мой баян за накрытым столом. За окном распускается шумный салют, Звёзды гасит, роняя, в цветастом снегу. Шутки шутят кругом, звонко песни поют, Только я веселиться с толпой не могу. Увядают цветы, и не пьётся вино, И волшебный покой не заманит меня. Мне средь белого дня, словно ночью темно, И не сплю я в ночи, что средь белого дня. Честно службу служил я судьбе кочевой, И коня уберёг, и доспехи крепки, Думать горькую думу, увы, не впервой, А гудеть-ликовать мне давно не с руки. Пусть мороз отступил, и друзей полон дом, Пусть отныне во всём мне с друзьями везёт, Есть о чём погрустить, повстречав Новый год, И баяну молчать за накрытым столом.
1. Жаль мне, жалко поэта Бутылкина, Аж душа изболелася пылкая, Говорит интернет — Он народный поэт, А соседи не знают Бутылкина! 2. Я сегодня, по рейтингу Панкина, Популярней Салазкина-Санкина, Но поэт Булдырщов Знаменитей ещё! — Утверждает статистика Панкина. 3. Иванов из Латинской Америки В Рождество сочиняет лимерики. Но, увы, Рождество Наградило его Лишь унылой луною Америки.
Новогодние частушки Я сегодня пропою. Налетайте, как из пушки, На страницу на мою. Год Змеи придёт в ударе, Эх, не раньше февраля, Что же делит шкуру твари, Раньше срока вся земля? Колядуют дети снова Едут в лифте вверх и вниз. Рождество пришло христово, Будь щедрее, атеист! Про политику и власти Я сегодня не пою. Обошло бы это "счастье", Также всю мою семью! Но идею про Гайд-парки Не отметить не могу Превратят её, в запарке, Чую, скоро в Гайд-тайгу! Что я видел ночью сизой - Было грустно мне до слёз. Новогодние сюрпризы Нёс обратно дед Мороз!
Я на Фейсбуке нынче просто знаменитость. Козлов с Никулиным — отстала ребятня! Читатель женский, невзирая на закрытость, Предпочитает исключительно меня. Так предложеньями о дружбе забросали — Забыл, о том, что мне уже за шестьдесят. И чем понравился? На фото — без медали, Ужель очки мои так искренне блестят? Но я жене моей, как прежде, скромно верен. О ней, о ней мои волненья и мечты! И, как Онегин, утром должен быть уверен, Что днём смогу её коснуться красоты.
Спит метельная заря В леденеющей оправе Не тебе благодаря, Не тобой пропетой славе. Впрочем, думаю, любя, Будь ты истиной загружен, Все бы вспомнили тебя. Да кому ты, к черту, нужен!?
Двенадцать лет тому назад, Когда с тобою повстречались, Таким же был смущенный взгляд, Как будто годы не промчались. Я снова голос твой ловлю, В предощущенье замираю. Да, я по-прежнему люблю, И по-былому обожаю.
Я по Сургуту не скучаю, Я без Сургута не живу: Оттуда письма получаю, И вижу будто наяву. Во мне живут его кварталы, Проспекты, улицы, балки* Автомобили и вокзалы, Поэты, дети, старики. Я вдоль по Ленина гуляю, И по Островского брожу, Зимой дрожу и замерзаю, А летом гоголем гляжу! Мне по душе метель-морозы, Туманы, дождик и жара, Я в нём не вижу грешной прозы, Хотя давно уже пора. Мой дух по-прежнему крамолен, Любовь сильнее, чем расчёт. Я нефтяной горячкой болен, Доперестроечной ещё. И никому не обещаю Склонить покорную главу. Я по Сургуту не скучаю, Я без Сургута — не живу! Балки* — самостроеные жилые домики из горбыля и рубероида
Решенье принял, сам не свой От боли, чтоб не крючиться, Все зубы мудрости — долой! — Поменьше с ними мучиться. Зубов остатки берегу, Не суну их под биту я. Не дам ни другу, ни врагу Щеку свою небритую. А заключить с удачей чтоб Любую фотосессию, Надеюсь я на "Фотошоп" И на удач прогрессию!
Мальчик играет на скрипке, Звук неуверен пока: Будто в жестяный подойник Струйка бежит молока. Рядом сестра со скакалкой — За день устала скакать, Завороженно внимает, Как он решится сыграть? Робко мелодия льется, Но все созвучней лады. Скрипка взвилась и запела, И приумолкли сады. Встали прохожие двое: Старый учитель и врач. Слушают. Чудно играет Юный, безвестный скрипач. Музыка льется и льется, Звуки летят в облака. — Что это? Верди? Чайковский? — Прошлые где-то века… Музыка льется и льется, Вдруг обрывается звук. Будто замолкшая скрипка Выбита кем-то из рук. Это над дачей соседской Грянул железный кабак. Взвыли гитары «Раммштайна», С воплями бешеных драк, Это не флаг — наматрасник, Это не радость — экстаз. Это у пошлости праздник. Будет ли праздник у нас? Слишком мечты мои зыбки: Небо, холсты-облака. Мальчик играет на скрипке, Слабо играет пока.
Ну, чем сикстинская картина хороша? Идёт мамаша молодая, не спеша. Младенца бодренького держит на руках. Кругом — таинственные лики в облаках. Я в мире живописи знаю много сотен Иных волнующе-изысканных полотен. Кисть Рафаэля превосходит все их разом: В глазах мадонны откровенно светит разум!
Без денег я жил и бывал при деньгах. Бывал кредитором, ходил в должниках. И знаю я — счастье не в этом. Я женщин любил и любили меня, Измен не считая и верность храня. И знаю я — счастье не в этом. Я славы не ведал, бывал знаменит, О разном для вас моё имя звенит. И знаю я — счастье не в этом. А в чём тогда счастье? Наивный вопрос. Да жизнь целовать, как девчонку, взасос И сметь оставаться поэтом.
А мне приснился ветер кризисной эпохи, Знамёна красные над крышами столиц, Презрев обиженных дельцов глухие вздохи, Сияли тысячи обрадованных лиц. Я целый день под крышей мартовского неба Дышал свободою и пиво солнца пил. Не гнул в душе корявых мыслей ради хлеба, И на лапше своей мечты не хоронил. Мне снился мир безукоризненно счастливый Любовью полный и обыденным трудом, Где одолён вполне обычай наш спесивый Уж коль не золотом кичиться, так крестом. Мир, где сосед не брал в объятия соседа, С намёком, помни мол, могу и придушить... Мир, где была такой естественной победа. Где все умели мы легко и просто жить...
Что в начале? Древо или слово? Небо распростёртое холстом? Жизнь проходит как-то бестолково, Главное оставив на потом. А ведь ночь была. И было утро. Занималась алая заря. Что же день так тянется немудро, Ни о чём душе не говоря! Вроде, зиму перезимовали, Волны света хлынули — легки Там, где вихри снега танцевали, Вспыхнули в капели огоньки. Был же я настойчивым и смелым, Песни пел, работал и творил. Для чего я жил на свете белом? Для кого тропу свою торил?
Смысл жизни — в жизни — в ней самой! Как суть реки — в реке. Греби, плыви, причалы строй — Она останется рекой. Так будь и ты самим собой: Останься городом, мечтой — Хоть следом на песке… Так делал дед, отец и я — Завет родни моей: Не жди удачи у ручья, Трудись, живи — придут друзья. Весь мир — огромная семья. Есть тайный стержень бытия, То — счастье всех людей.
Пути страны моей загадочны не очень. Сегодня две у нас беды: Москва да Сочи. Но светит каждому ещё одна беда, Когда ведёт не тот, кто надо, не туда...
Россия-матушка, прости меня, прости, Что в трудный день я очи робкие соловил. За то, что сборищу рабов не прекословил, Россия-матушка, прости меня, прости. Еще, родимая, за то меня прости, Что вместо боя за свободу ждал парада. За то, что каялся, где надо и не надо, Россия-матушка, прости меня, прости. Но прежде прочего за то меня прости, Что не болел народным горем и печалью, И там любезничал, где жгут каленой сталью, Россия милая, прости меня, прости.
"Никогда я не молился" Юрнест Алин В этой теме не отыщешь толку, Но скажу, хотя бы для детей: — Ни одной секунды в жизни долгой Я не верил в бога и чертей. Строил я объекты нефтяные, Шёл на смену, гнал по трубам газ, На меня надеялись другие, Ровно, как надеюсь я на вас. И отец мой ни во что не верил, Спор к работе, помыслами чист, Не считал хоругви за потери, Жил себе — обычный коммунист. Дед мой алтарям не бил поклоны, Счастлив девок слышать за рекой, А не псалмопевческие стоны. Я и сам, простите уж, такой! А для мирной и военной битвы Было так и, знаю, будет впредь, Никакой не надобно молитвы — Надо сердце доброе иметь.
Дайте, дайте скорее гитару. Как аккорды любви хороши! Пусть с волшебницей-домрой на пару Зазвенят её струны в тиши. Долго ждал и дождался момента: Под ладонью — тугие бока. "O Sole mio", "Torno a Sorrento" И моя роковая тоска. Мне таких не встречалось красавиц, Оттого соловьём я зальюсь, Самому Паваротти на зависть Расплещу итальянскую грусть!
На балкончике с другом в Сургуте Мы стоим, обсуждая дела, Про морозец за стеклами шутим. Ждем весны, отчего не пришла? Говорю: «Горожане богаты. Погляди, сколько новых машин! А на это немалые траты Позволяет себе гражданин». Отвечает мой друг: «Нет. Беднее Сургутян на земле трудно быть. Иномарок набрали на шею, А гараж не под силу купить!» На балконе с приятелем двое Встали мы, как в начале пути. И задумались мы над судьбою, От которой, увы, не уйти.
Пёс был облезлый, старый и без глаза. Хозяин — просто старый и больной. Брели гулять, как будто по приказу: Впе-рёд! Не предусмотрен выходной. Под осень им обоим стало хуже. Их листопад, казалось, раздражал. Пёс порывался пить из каждой лужи, Хозяин мёрз, ругался и дрожал. Раз в сутки по-собачьи скудно ели. Мостились на холодную постель. Хозяин бормотал стихи, не целя, Швырял, содрав обёртку, карамель. А ночью пёс то хлопотно залает, То всмотрится угрюмо в темноту. Животные стихов не понимают, Но чутко понимают доброту...
Однажды я включу телепрограмму И не увижу чёртову рекламу, И засмеюсь, как не смеялся в жизни, Ведь это будет при социализме!
Жизнь — штука сложная, — учили нас отцы, — Бывает, ангелами смотрят подлецы. Бывает — ловко, сев за столик со стаканом, Со стороны предстанет карлик великаном. Сорока истинно не лживою была: «Я отродясь гвоздя чужого не взяла!» Она, действительно, сама не воровала, Но с детства краденым на рынке торговала. Размером с курицу отъелась, и с тех пор Она взлетала еле-еле на забор. Иной правдив, как эта добрая Сорока, А всё ж тюремного заслуживает срока.
Чувство юмора пропало! Я найти его хотел. Заглянул под одеяло, Под подушкой посмотрел, Позвонил я к другу Вовке, И немного почитал, На балконе и в кладовке Инструменты перебрал. Взял для верности фонарик, Засветил под шкафом свет. Там лежит монета, шарик, Лишь того, что надо — нет! Влез на тумбочку в прихожей, Даже выглянул за дверь. Нет совсем его, похоже. Что же делать мне теперь? Чувство смеха и веселья В самый хитрый день весны! А не первого апреля Шутки разве не нужны?! Как бы мне найти желалось Чувство юмора опять! Может, Вам оно встречалось? Подскажите, где искать!
Когда настанут времена социализма, Пусть это будет, словно на голову снег — Иссякнут трубы олигархии капризной, И грудь расправит наш трудяга-человек. Придёт пора свободных чувств, иных мелодий, Новорождённые стихи увидят свет, Но, если рифмы не останутся в народе, Ты недостоин будешь звания — поэт!
Всё, что было светлого в жизни и судьбе, Чтобы стало радостней жить тебе на свете, Всё, что знаю нежного, подарю тебе — Вот, что снова чувствую всей душой в поэте: В поднебесном облаке с солнцем на воде, В кипени черемухи, в звёздочках сирени. В берестяном кузове, в мокрой бороде, Принесу любовь тебе прямо на колени. А ещё к любви моей в сундучке златом: Не ославят дождики, не размоют реки, Под замок закована с дорогим ключом — Верность безраздельную принимай навеки.
С каждым годом всё дальше от нас Беспокойные древние греки, Но они разбирались подчас Поточнее, чем мы в человеке. Говорил просвещённый Платон, О победе познанья радея: "Человек — это власть и закон, Если есть в человеке идея." Но ему, указуя на дверь, Изрекал его друг Аристотель: "Человек — политический зверь, А не то, как его назовёте!" Разговор не сулил перемен, Но дошёл до последнего грека, И плевался вослед Диоген: "Где нашли вы, козлы, человека!"
Удав, живя в лесу, свежатиной питался. Ему на жертву стоило взглянуть — Несчастный кролик улизнуть и не пытался. Творил молитву, уходя в последний путь. Но вот в лесной судьбе, событьями чреватой, Незаурядный инцидент произошёл: Весной из норки вылез Крот подслеповатый И к голове Удава медленно побрёл. В испуге ахнули взволнованные звери: — Беда пришла! Конец Кроту! — Не пережить жене и детям злой потери! — Сорока новость растрещала за версту. А скромный Крот, пройдя спокойно мимо взгляда, Глазенки тускло устремив куда-то вниз, Прошёл чуть далее и поступил как надо: Вцепился в голову Удава и... отгрыз. — И не поддался он воздействию гипноза?! — Не верят кролики. — Удава порешил?! — Да я слепой с рожденья! — Крот им заявил, — А что Удав? — Большой червяк, но это проза. И мы, как кролики, во мгле бонапартизма, Когда пред нами чья-то дутая харизма.
Мученье или волшебство? Работа или не работа? Или покоя воровство, Где нет его и без того-то? У монитора день ли, ночь, Душой и телом в интернете. Давно пора оттуда прочь, Но как отравны сети эти! Пчелиный мёд? Змеиный яд? Святая ложь? Иль блажь ночная? Часы бегут, часы летят, Сознанье в чары вовлекая.
Первое мая — праздник рабочий Разумом, силой, упорством известных, Жадных до творчества. Светятся очи В день солидарности крепких и честных. Подлость дошла до размеров предельных Нынче в почёте кривой, да лукавящий. Нынче в России ликует бездельник, На дармовщину миллиардами правящий. Тянет вожжою то веру, то нацию, Но не дождётся большой благодарности. Выйдут товарищи на демонстрацию. Первого мая. В день солидарности.
Зачем-то снится Новый Уренгой. Я был там в жизни, может, раза два, Мне климат больше нравится другой, Но тундра там по-прежнему жива. Там лишь в июне будет ледоход. Полярное сиянье на весь свет. И ненец Айваседа там живёт, Другой, не нижневартовский поэт. Я пил с ним чай в гостинице, как друг, За окнами мошк`и* струился рой. Там высился бетонный виадук, На мкадовский похожий, под Москвой. Среди болот и моха, и песка, Намытого на пуровской косе, Возможно, здесь ему стоять века, В суровой приполярной полосе. Он выдюжит под зноем и пургой, В добыче газа годы не страшны. Не зря мне снится Новый Уренгой — Я добрые, обычно, вижу сны. *Мошк`а - местное просторечное название таёжной мошки, гнуса.
С мечтой о правильном вокале Дрозд обратился к Соловью: — Родня мой голос очень хвалит. На свадьбах мило я пою. Но знаю я, что соловьи — Певцы первейшие планеты! Поправь умения мои, Открой заветные секреты. И добродушный бог поэм Учить Дрозда решился сразу. К священному взлетели вязу. — Во-первых, ноты. Ровно семь. До, ре, ми, фа... — Нет, нет, постой, Зачем нам эти закорюки? Послушай лучше, что за звуки Недавно слышал я в пивной! Меняет тему Соловей, Ища слова для новых знаний: — Вот упражнение. Скорей, Путь укрепления гортани... — Фу! Упражнений не хочу. Напой мне лучше трель ночную. Её в два счёта разучу я, И на концерты полечу. — Послушай, Дрозд, ты слишком прост. Нельзя в искусстве без ученья! — Ученье есть ограниченье! С ученьем не достигнешь звёзд! Лишь тем успех фортуна даст, Кто все учения отринул! И гордый Дрозд без лишних фраз Священный вяз на том покинул. А Соловей хлебнул воды И успокоился в мгновенье. Не раз ученики-дрозды Его превосходили в пенье. Везде гремел его урок — От Курских рощ до знойной Ниццы И на блистательный итог Он мог всецело положиться. Так в чём тут истина, друзья? Чем Дрозд от прочих отличился? Да тем, что слушал Соловья, Но ничему не научился. О, многих знаю я Дроздят. Они слепы, глупы, упрямы И не учения хотят, А восхвалений да рекламы!
И может быть — на мой закат печальный.
Блеснет любовь улыбкою прощальной.
А.С. Пушкин
Разделила жизнь мою На две половины Ты с прищуром ласковым, Глядя невсерьёз С розовой царапиной От куста малины Руки запрокинуты Над ручьём волос. Ты явилась нежною Звёздочкой желанной, За листом сиреневым - Дальней горки бровь. Мы, смеясь, купаемся В речке первозданной Глубины неведомой По имени Любовь! Над закатной рощею — Облака седины, Впереди заветное С верною мечтой. Разделилась жизнь моя На две половины. Половина светлая — Это мы с тобой.
Всё в квартире кверху дном: Внуки ходят ходуном. Целый день моя жена Детворой увлечена. Тщетно шепотом зову: — Приходи на рандеву!
Согласно Библии, богатому так же трудно войти в царствие небесное,
как верблюду пройти через игольное ушко. Но не слышно осуждения
церковью современных богачей России.
Когда б не очи, ослеплённые дарами, Предать анафеме ты многое могла! Вглядись в игольное ушко перед очами — Бредут верблюды караваном без числа...
Быть поэтом интернета, Это значит рисковать: Складно пишут и монахи, и бандиты. Пишет офисная нечисть, Пишет серверная рать, Разжигая на известность аппетиты. За туманный призрак славы Здесь удавят и съедят Яму выроют, толкнут, подставив ножку. А родство идей почуяв, Ложь любую подтвердят, Друг у друженьки подлижут понемножку. Трусы, циники, лентяи, Откровенные вруны, Безобразные и злобные пройдохи. Для базара уникальны, Для отечества равны — Беспородное отребие эпохи!
(Подражание Н. Рубцову) Горит костер — веселая картина, Когда в избытке добрые дрова. Когда в груди саднит от никотина, Но поутру душа ещё жива. А где-то в доме ходят занавески Холодного, закрытого окна. Молчат дрова, в их полусонном треске, Ты согреваешь душу без вина. Ты ждешь кого-то. Не меня, конечно. Гремит экран, пугая и маня, И в ежедневной суете неспешной Тебе совсем нет дела до меня. Так жизнь пройдёт, слезясь и догорая, Как этот ровный взгляд из темноты. Горит костер. И в пламени, пылая, Летят мечты, летят мои мечты…
Я ложе выстелю цветами, Пленяя песнями твой слух, И сказка праздника над нами, Взовьется, как лебяжий пух. Горячий день не даром прожит, Он не воротится опять, И лишь одно меня тревожит: "Куда тебя поцеловать?" Я ложе выстелю цветами, Завешу облаком закат, И всё, что будет между нами, Одни лишь звёзды разглядят.
За владычества мира не дал бы гроша, Но ценю твою женскую власть я: Ты плечом повела, и — пропала душа! — Замираю от близкого счастья. Ты окликнула — сразу лететь я готов Мотыльком на горящее пламя, И ладоням не хватит весенних цветов Рассказать мое чувство цветами. Ты взглянула — мерещится рай на земле, Смыты с прошлого копоть и сажа. До тебя моя жизнь пропадала во мгле, А с тобой воротилась пропажа. За владычества мира не дал бы гроша, Что мне Питер и Киев с Москвою! И Нью-Йорк, и Париж заложу, не греша, За малейшую власть над тобою.
На стихотворение Николая Вторушина "Чужая красота" Соседкою полюбоваться — Решил я на крышу забраться. И взял я бинокль полевой, Сравнимый с подзорной трубой. Гляжу, из садочка с полянкой Соседка к стене подошла С пустою литровою банкой Подслушать мои все дела. Но бросив неловкое дело, Она вдруг наверх посмотрела, Где я к ней душою стремился И... с крыши ей в ноги свалился. Потом синяки все и шишки, Что, падая, я приобрёл, Лечила она, как мальчишке, А впрочем, накрыла и стол. Мы оба друг другу подали Пример шаловливой морали: Коль подсматривать полез, так не подслушивай! Коль подслушивать пошла, так не подсматривай! Дата последнего изменения страницы 5 августа 2013 г.
Для кого-то всё просто и ясно: Не зальётся зимой соловей. И стихи сочиняю напрасно — Устарел убеждённый афей*. Видно, вышло блаженное время — По зелёному бегать лужку. Почешу некурчавое темя, Примененье найдя кулаку. Зря, молитвы творить не желая, Я полез в ушаковский словарь, И зачем меня, мама родная, Ты соловушкой кликала встарь?! Чёрных туч наворочала осень, Над натруженой, жесткой спиной! Но в мороз ноября, несерьёзен, Мне привидится лучик родной. Протяну из сугроба ладони, За которым вам грезится свет. И засвищет у вас в телефоне Соловей, тот, которого нет! *Афей — материалист, неверующий человек.
Поэтом можешь ты не быть,
А гражданином быть обязан!
Н. Некрасов
Я от бога подарков не жду, О прощенье не может быть речи. Пусть поэтами бесы в аду Жарко топят казённые печи. Что бы черти ни прочили мне На десятке седьмом от рожденья, Дай, господь, не скрывать возмущенья Тем, что нынче творится в стране! Был я плох как отец и как сын, Уступал я в геройстве мужчинам, Но не скажет из них ни один, То, что был я плохим гражданином.
Как рыщут коршуны над свежесжатой нивой, Завидев лёгкую добычу для себя, Где мыши, колос обронённый теребя, Опьянены беспечностью игривой, Так над страной моей разведчики снуют, И нас с тобой, и достоянье наше делят, Мы власти выбрали, что не куют, не мелют, Зато старательно глотают и жуют.
Почуяв весною томленье в крови Иван захотел объясниться в любви, Полез за цветком, что на клумбе растёт, И ткнулся рукою... такой анекдот... Там пёс Артемон, охраняя цветы, Оставил примету своей простоты: Как прапорщик старый оставил свой пост, Не мысля покоя без званий и звёзд. Решил тогда Ваня стихи написать, А в них через слово — какая-то... мать! Не мучайся, Ваня, будь жив и здоров, Поймут тебя девушки, даже без слов!
Я до сих пор во сне летаю: С неизъяснимой высоты Пикирую и воспаряю Куда-то вновь на пик мечты. Пока склероз души не сцапал, Терзаю память наобум. И вновь лечу — с дивана на пол, Вздремнул, раскинулся и... Бум! Но я спокойно принимаю Приметой эту простоту. Ведь если я во сне летаю, То, значит, всё ещё расту!
Жалобно стонет ветер осенний, Бабочки-листья бьются в стекло. Здесь я вставал пред тобой на колени — Призрачным облаком счастье прошло. Вряд ли забуду я первые встречи, Сердце волнующий, долгий восторг. Слёзы размолвки, презрения речи, Щеки горят за обидный итог. Ветер осенний судьбу предвещает, Память растрогала душу весьма. Ветер осенний снега обещает, Скоро, так скоро наступит зима.
* * * Созвездиям вселенной нет числа, Предела нет корням Добра и Зла, Мечта моя! Ты так же беспредельна. До красоты поэта вознесла. * * * Страх отступит ночной, лишь забрезжит рассвет, А на солнце исчезнет, как тягостный бред. Мудрость, та, что ценю я, проста и достойна, В остальном, к сожалению, истины нет. * * * В прошлом веке и в древности, как я узнал, Из простого и глупого мир состоял. Но простое, как правило, вовсе не глупо, Это с глупостью сложности — я проверял! * * * В оскорбленье богов обвиняли меня, В непонятности слов обвиняли меня, Пра-пра-правнук поймёт — совершенно напрасно Два десятка ослов обвиняли меня.
Смотрю я на вас, на любовь, что здесь дремлет, Когда гитара поёт. Смотрю я на пол, что метлы не приемлет, Пока гитара поёт. Это не вам до сих пор не сказали, Что вы проспали любовь? Это не вам свой контроль навязали И продавали её? Смотрю я на мир, он вращается с нею, Когда гитара поёт. И каждой ошибкой мы все чуть умнеем, Пока гитара поёт. Это не вам светлый ум не подходит? А дурь находит? Это не вас вокруг пальца обводят? Как так выходит? Смотрю я на вас, на любовь, что здесь дремлет, Когда гитара поёт. Смотрю я на вас... Пока гитара поёт. Перевод с английского George Harrison I look at you all see the love there that's sleeping While my guitar gently weeps I look at the floor and I see it needs sweeping Still my guitar gently weeps I don't know why nobody told you how to unfold your love I don't know how someone controlled you They bought and sold you. I look at the world and I notice it's turning While my guitar gently weeps With every mistake we must surely be learning Still my guitar gently weeps I don't know how you were diverted You were perverted too I don't know how you were inverted No one alerted you. I look at you all see the love there that's sleeping While my guitar gently weeps Look at you all... Still my guitar gently weeps http://www.youtube.com/watch?v=F3RYvO2X0Oo
Размером невелик. Расцветкой не богат. Туканом не клюваст, павлином не хвостат. Не грозный он орёл, и не свистящий стриж, И коршуном с небес не падает на мышь. Когда бы соловей домашней птицей стал, Иль пение своё за злато продавал! Во всём лежит на нём убогости клеймо, Но... слушать соловья — не счастье ли само?!
Один Петух решил не петь, А хорошо разбогатеть. Прочел все книги по финансам И начал "пользоваться шансом". Он полкурятника с сараем В аренду отдал попугаям, Эконометрику внедрил. Короче, много намудрил, Но результат экспериментов Не заслужил аплодисментов. То страшный кризис, то дефолт, То из поилки выпал болт. Под вечным страхом — что за жизнь? — Не стали курочки нестись. Когда б с насестов, из сараев Изгнал Петруша попугаев, Воззвал к рассудку добрых кур (Увы, средь них немало дур), То, через год, скажу на милость, Всё б к лучшему переменилось! Кто ж этот басенный Петух? Я говорю об этом вслух — Не наши ль "доблестные" власти? Грозят им кризиса напасти, А всё б о деньгах им кумекать, Ни кур топтать, ни кукарекать!
Реформы жгут! Греха немало. Весь мир становится иной: В деревне Малые Сусалы Мужик родился крепостной!
Чу! К концу подошёл ноябрь несравненный, Время чтенья стихов и укладки асфальта...
Мы поэты. Наверно, поэтому Наше время вращается вспять, И покуда в России поэты мы, Нас практичным умом не обнять! Одиноки, не поняты близкими, Ненавидимы швалью всех стран: Скалит зубы судьба обелисками, Метит язвами мнений и ран. То в деревне сидим донкихотами, То, молиться устав фонарю, До любимых летим самолётами, Обгоняя на крыльях зарю. А возможно как раз и поэтому Солнце ясное движется вспять, Что вчера мы лихими поэтами Захотели его обогнать.
Под старость устал я немного Березкам листву ворошить. Мне глянется больше дорога, Которой не надо спешить. Люблю заглянуть я к полночи, На сайты известные те, Где что-то поэты бормочут В наивной своей простоте. Ликуют они и пеняют, Малюют углём воробья, И чувства свои излагают Значительно громче, чем я. И я с ними, тоже не рыжий, Замкнулся на песне своей, Хотя по весне всё же ближе Обычный, живой соловей.
Утро морозное, заиндевелое Как же мне нравится эта пора! Позднего солнца повадка несмелая, Вялость субботняя прямо с утра. Люди душевные, неторопливые, Непритязательный, добрый настрой. Как я люблю эти лица счастливые, Скромно живущие жизнью простой!
На пустыре Ванюша выдумал играть. В отчизне птиц, где благородство под вопросом. Мальчишку начали Вороны обижать, То крик поднимут, то взлетят под самым носом, То вдруг спикирует крылатый "уркаган". Подумал Ваня: "Я соперник не могучий. А если камушек с собою взять в карман, Ну, как ребята говорят, на всякий случай?.." Он так и сделал. Кучу щебня обогнул, В бумажку камень аккуратно завернул И к пустырю понёс его в кармане. Не будет ли, как было ране? Что ж, видно, есть свои шпионы у Ворон, А может, просто угадали по походке — Все стали сразу очень заняты и кротки. Не стал Ванюшу трогать тёмный легион. Вот так, поэт, коль не сшибаешь ты верхи, Утяжеляет смысл твои стихи. Пусть не летит твой камень в вороньё, И редко доводы твои их догоняют, Но всё же сердце чувствует моё: Они тебя прекрасно понимают.
Пока на свете деньги существуют, А золото лежит в одних руках, И самый мудрый труженик рискует Когда-нибудь остаться в дураках. Торговля ж только прибыльнее станет — Тому я верю, как своим часам. Торговца даже дьявол не обманет, Поскольку он и есть тот дьявол сам.
Горды, могучи, смелы, ловки, Но часто вьют из них верёвки. Мужчины любят тех одних, Кто смотрит ласково на них. Иной до смерти тем привязан, Что им любуются вполглаза! Кто посмелей, кто поскромней — На них глядите понежней, И удивитесь: "Что такое? Совсем уж нет от них отбоя!"
Однажды, от любви изнемогая, Пришла к поэту истина нагая. Поэт же, отведя смущённо взгляд, Пробормотал: "Простите, я женат!" На самом деле, чувствами влеком, Он убеждённым был холостяком И заводил романы не однажды. Но... с голой правдой свяжется не каждый...
На стихотворение А. Костюченко "Новый год" Когда-то в детстве с января всё было ново, Но помаленьку упрощается природа — Под Новый год опять хотим того-другого, А изменяется одна лишь цифра года.
Я из невзрачных и обычных. Я из провинции поэт. По мысли критиков столичных Меня вообще на свете нет. Я дымом греюсь, шилом бреюсь, Лечу простуду кирпичом, И ни на что уж не надеюсь, И не жалею ни о чём. Мне лет давно не восемнадцать, Так долго даже не живут, Но в строй гигантов не пробраться, Там без меня литавры бьют. Там без меня поют фанфары, Несут корзинами цветы, А про чужие растабары Молчу, недолго до беды. Николай Ильич Малашич
Взрыв, потрясший полпланеты, Зацепил мой старый дом. Время сказочное, где ты? — В новой сказке мы живём. Добрый хор её так жуток, Что разнёс нам душу в хлам. Раньше страшных прибауток. Не рассказывали нам. Разве раньше так блудили? Так позорили молву? Раньше боги нас щадили И во снах и наяву. Время сказочное, где ты? Заходи в мой старый дом! Здесь живут ещё поэты, Верно, сбудешься потом.
До революции нам не было бы дела, Когда в 100 градусов вода бы не кипела, А при нуле не замерзал бы в луже лёд. Нужда припрёт и революция придёт!
Ему серьёзное доступней, чем игра. Ему великого добиться — дела мало. Свобода гения — на кончике пера И узнавать его по почерку пристало. Молчком обходит молодца чужая рать. Он глубиной речей заведомо коварен: Чтоб одолеть его — придётся подражать, А кто ж посмеет, коль ничтожен и бездарен?
Прощай, моё прелестное созданье, В последний раз я был с тобой, любя. Мне ни к чему твоё очарованье. Я больше не завишу от тебя. Держусь и не закатываю сцены, На сердце боль — глубинная вода! Твой поцелуй холодный и надменный, Я уношу с собою навсегда. Так я решил. И думаю резонно — Вовеки нам не быть с тобой вдвоём. И начатое нами так влюблённо Закончено с мучительным огнём. Но... чувствую, в раздоре с целым светом, Что остаюсь. Себе же на беду. Зачем пришёл к тебе сказать об этом? Сказать тебе, что больше не приду?!
А мне приснился ветер будущей эпохи, Знамёна красные над крышами столиц. Презрев обиженных дельцов глухие вздохи, Сияли тысячи обрадованных лиц. Я целый день под крышей мартовского неба Дышал свободою и пиво солнца пил. Не гнул в душе корявых мыслей ради хлеба, И на лапше своей мечты не хоронил. Мне снился мир безукоризненно счастливый, Любовью полный и обыденным трудом, Где одолён вполне обычай наш спесивый Уж коль не золотом кичиться, так крестом. Мир, где сосед не брал в объятия соседа, С намёком, помни мол, могу и придушить... Мир, где была такой естественной победа, Где все умели мы легко и просто жить.
Мне повезло, я видел Кузнецова. Не миф, не мумию и вовсе не святого — Сургут поэтов принимает, не любя: — Приехал? Ладно. Мы послушаем тебя. Сургут романтикой природы очарован В нём мир словесности слегка необоснован. Мой взгляд на это столь же ясен, сколь не нов: Здесь очень много деловитых молчунов. Они внимают или в зале, или в школе, Потом горят у них глаза всё боле, боле, И в заключение поэзии моментов Не пожалеют никаких аплодисментов. Вот снова Ганичев приехать дал нам слово, Мы принимали Иванова, Фомичёва, Хатюшин, кажется, пожаловать хотел, И Минералов, было дело, прилетел. К нам наезжали Евтушенко и Асадов, И Ахмадуллина в скромнейшем из нарядов И Вознесенский в Дом Искусства вознесён Читал поэмы современнейших времён. Но Кузнецов, помилуй бог, совсем иное: Он пребывал в каком-то ласковом покое. Он словно мир своей фигурой освящал. И я не помню, чтоб он что-нибудь читал, Он по-сургутски изъяснялся аккуратно, И стало многое в стихах его понятно, Что я доселе у него не понимал: Зачем он рельсы в змей волшебно превращал, Зачем лягушку ставил выше мудреца, И пил кощунственно из черепа отца.
Старость — это награда. А. Межиров Старость — это больше, чем награда. Хорошо быть скромным и седым. Жизнь есть праздник. И на нём, как надо, Был и ты когда-то юным в дым. Вторил в хоре, плакал под гитару, Гарцевал на пламенном коне, Выбирал себе такую пару: «Чтоб они завидовали мне!» У тебя теперь иной обычай — Строже, чем устав на корабле: Меньше страсти, более приличий Да любви к родительской земле. И не надо тут мудрить особо, Удивлять собою белый свет. Главное, пиши стихи до гроба, Если ты действительно поэт.