Чёрта я видел только один раз в жизни, скудной на сверхъестественное. Стояло жаркое лето. На острове с обильным травостоем, где-то посередине Оби, «вкалывала» группа косцов от сургутской производственной фирмы.
Собственно косарей прибыло немного: половина жильцов летнего лагеря, построенного из сырых досок и рубероида. Там поселились трое механизаторов, толстая кухарка и два прораба. Кроме того с ними числился водитель моторной лодки. Из ближайшего колхоза на моторке доставляли молоко и другие продукты.
В главном корпусе на крутом берегу реки могло разместиться пятеро, в небольшой полуземлянке рядом с кухней жил мастер по фамилии Халей, а чуть дальше от берега, возле кустов ивняка желтела брезентовая палатка на четверых. Впрочем, когда из города приезжала смена или пополнение, постели сдвигались и места хватало всем.
Баржа, на которой мы приехали из города могла пристать лишь к левому берегу, а на остров нас перевозили на лодке. Вода в Оби, несмотря на жару, была холодна, что многим пришлось оценить, когда светло-коричневая волна перехлестывала через борт, попадая кому-то за шиворот, кому-то в сапоги.
Первый вечер у костра запомнился маленьким конфузом. Один из косарей — «метр с кепкой», но с удивительно криминальной физиономией, говоривший при знакомстве: «Зовите меня просто Братан!» был непотребно пьян, несмотря на объявленный сухой закон.
Инженер Мурышев, крупный мужчина в очках, к которому Братан почему-то выказывал неприязнь, брал меня под руку, чтобы пройти мимо этого «фрукта» спокойно, не желая попасть в неловкую ситуацию. Сразу двоих противников высокого роста тот, очевидно, побаивался.
На следующий день к вечеру Братан вновь щурил глаза навеселе. Мастер недоумевал: рюкзак смутьяна и всё помещение тщательно проверены, но бутылка нигде не нашлась. Из полиэтиленовой канистры, стоящей под нарами у входа резко пахло машинным маслом. Все остальные косцы и трактористы были вне подозрений. Тем не менее Братан вновь «рассекал» «под мухой».
Халею так и не удалось бы никогда узнать секрета Братана, если бы он на третий день не рассказал обо всём сам. Коварный Братан прятал на день бутылки с водкой в постели мастера под подушкой. Разумеется Халей не догадался искать алкоголь у себя.
Погода установилась прекрасная. Работа с помощью техники оказалась несложной. Мы почти не косили вручную, подбирали граблями скошенное механической косилкой сено, складывали его в копны, а потом формировали большой стог. Копны к стогу свозил колесный трактор вооруженный оранжевыми вилами с цепным приводом. Занятно было ехать по полю на тракторе по широкому, плоскому, как стол, острову под бесконечным синим небом с копнами и стогами облаков самых разнообразных видов.
На свежем воздухе никто не страдал отсутствием аппетита. Просто здорово трапезничать под открытым небом, сидя на сосновой лавочке за длинным деревянным столом, вкопанным в землю. А когда из-за плеса неожиданно возник теплоход, идущий, видимо, в Ханты-Мансийск, и с палубы весело донеслось: «На теплоходе музыка играет...», появилось ощущение праздника, которым вдруг наградили нас в самый разгар самых заурядных рабочих будней.
К концу недели в лагерь приехали двое знакомых. Токарь-старик Шумков привёз новое ружьё. Вертикалка с двумя стволами, куча новеньких патронов! Ружьё полдня испытывали на меткость боя, подбрасывая в воздух чью-то фуражку, пока удачный выстрел крупной дробью не пробил её насквозь.
К вечеру охотники принесли из-за леска, темневшего в глубине острова несколько уток. Из них наша толстушка Наталья состряпала вкуснейшую лапшу. Оба стрелка ночевали со мной в брезентовой палатке под ивой. Место освободилось, когда двое косцов ушли на ночную рыбалку. Обь летом богата и на леща, и на чебака, и на щуку. Ушицей мы объедались через день, а кроме того рыбу вялили и солили.
Шумков с товарищем легли слева от меня, положив ружьё к стенке. Я проверил на влажность связку белых и подберезовиков, которые сушил на нитке над головой под куполом палатки и с лёгкой душой уснул.
К утру похолодало и сквозь сон почудилось, что кто-то, тяжело ступая, подходит к нашему ночлегу со стороны реки. Я приоткрыл глаза и прислушался. Возле палатки явно кто-то ходил. Дрогнула туго натянутая веревка. Связка грибов, прикреплённая к веревке, закачалась из стороны в сторону. Послышался какой-то звук, похожий на зловещее дыхание.
И вдруг полог у входа распахнулся и в палатку просунулась черная рогатая морда. Сдавленно вскрикнул сосед слева, схватил ружьё и несколько раз ткнул стволом в сторону входа. Морда фыркнула и исчезла. Топот за брезентовой стеной удалялся.
— Тьфу, чёрт! Чуть не выстрелил, а ведь это же корова! — ругнулся Шумков. Мы, спотыкаясь и пыхтя, вышли из палатки. В самом деле, в сторону леса от нас уходило реденькое стадо черно-белых животных. И тут я вспомнил, что рыбаки говорили о яме, в которой солили рыбу.
За палаткой открылась присыпанная травой ямка. Соль, смешанная с черноземом, приманила скотину. Для коровы поваренная соль — настоящее лакомство. А мы её приняли за дьявола.
